Неточные совпадения
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно
в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его
в немецкие
штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как
в Германии, где он стоял с полком
в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и
делала книксен.
— Монах
в гарнитуровых
штанах! — крикнул мальчик, все тем же злобным и вызывающим взглядом следя за Алешей, да кстати и став
в позу, рассчитывая, что Алеша непременно бросится на него теперь, но Алеша повернулся, поглядел на него и пошел прочь. Но не успел он
сделать и трех шагов, как
в спину его больно ударился пущенный мальчиком самый большой булыжник, который только был у него
в кармане.
Мальчик
в штанах. Но, конечно, он это по ошибке
сделал?
Васса. Ну хоть про нее. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких — научит. Он за двести целковых
в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию
делать. Полтина за урок. Пришел ко мне служить —
штаны были мятые, а недавно,
в театре, гляжу — на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы!
В матросы, значит, Онегин?
На нем было столько долгов, что он должен был служить, чтобы его не посадили
в яму. Он теперь ехал
в губернский город начальником коннозаводства. Ему выхлопотали это его важные родные. Он был одет
в военный китель и синие
штаны. Китель и
штаны были такие, каких бы никто себе не
сделал кроме богача, белье тоже, часы были тоже английские. Сапоги были на каких-то чудных,
в палец толщины, подошвах.
В самом деле, Морозов приобрёл сходство с большой собакой, которая выучилась ходить на задних лапах; сожжённая кожа на голове его, должно быть, полопалась, он иногда обёртывал голову, как чалмой, купальным, мохнатым полотенцем Татьяны, которое дал ему Митя; огромная голова, придавив Захара,
сделала его ниже ростом; шагал он важно, как толстый помощник исправника Экке, большие пальцы держал за поясом отрёпанных солдатских
штанов и, пошевеливая остальными пальцами, как рыба плавниками, покрикивал...
Челкаш вернулся часа через два. Лицо у него было красно, усы лихо закручены кверху. Он был одет
в длинные крепкие сапоги,
в куртку,
в кожаные
штаны и походил на охотника. Весь его костюм был потерт, но крепок и очень шел к нему,
делая его фигуру шире, скрадывая его костлявость и придавая ему воинственный вид.
Сделав несколько хороших глотков из темной плоской посудины, Пэд почувствовал себя сидящим
в котле или
в паровой топке. Песок немилосердно жег тело сквозь кожаные
штаны, небо роняло на голову горячие плиты, каждый удар их звенел
в ушах подобно большому гонгу; невидимые пружины начали развертываться
в мозгу, пылавшем от такой выпивки, снопами искр, прыгавших на песке и бирюзе бухты; далекий горизонт моря покачивался, нетрезвый, как Пэд, его судорожные движения казались размахами огромной небесной челюсти.
Но как раз
в это время заходит ко мне Полуферт и напоминает мне, что это тот самый солдатик, который, выполоскав на реке свои белые
штаны, надел их на плечи и, встретясь с становихою,
сделал ей реверанс и сказал: «кланяйтесь бабушке и поцелуйте ручку».
Николай мысленно обругал её, вошёл
в сени и заглянул
в комнату: у постели, закрыв отца, держа его руку
в своей, стоял доктор
в белом пиджаке.
Штаны на коленях у него вздулись, это
делало его кривоногим, он выгнул спину колесом и смотрел на часы, держа их левой рукою; за столом сидел широкорожий, краснощёкий поп Афанасий, неуклюжий и большой, точно копна, постукивал пальцами по тарелке с водой и следил, как тонут
в ней мухи.
Подобрался он к старичку, потрусил его за плечико, — пьян, как штопор, ручки-ножки обвисли. Достал солдат из ранца шило да дратву и пришил крепко-накрепко домового к креслу кругом скрозь
штаны двойным арестантским швом. Ни
в одной швальне лучше не
сделают.